среда, 16 марта 2011 г.

«Тревога и грусть перед жизнью»

О рассказах А.Платонова «Возвращение», «На заре туманной юности», «Свет жизни»

«В глубине нашей памяти сохраняются сновидения и действительность; и спустя время уже нельзя бывает отличить, что явилось некогда вправду и что приснилось – особенно если прошли долгие годы и воспоминание уходит в детство, в далекий свет первоначальной жизни। В этой памяти детства давно минувший мир существует неизменно и бессмертно…»

Будто Геба кружит над головой. Воспоминание лежит на блюдечке на расстоянии вытянутой руки, и горько оттого, что никогда до него не дотянешься. Не для перемены, а ради воскрешения образа однажды любимого дома, поля или чувства. При сближении с прошлым картинка удаляется, точно во сне. И предстает перед взором бесконечно длинная «тихая ночь детства, населенная еле видимыми, неизвестными существами, от которых все люди спрятались домой и заперли двери на железо».

Появляется страх – по причине превратности жизни. Избавиться от него помогает только любовь, «происходящая из нужды и тоски; если бы человек ни в чем не нуждался и не тосковал, он никогда не полюбил бы другого человека».

Все по-разному ищут это неоднозначное чувство. У некоторых героев оно выскальзывает из рук ослизлой рыбешкой: Ольга засыпает на твердокаменном ледяном полу, согреваясь дыханием, собранным в юные ладони; вместо масленых харчей и желтоватого теплого света избы выбирает сырой, голодный двор, где «уже много раз вырастала и умирала трава». Ольга ищет любви и признания людей, не догадываясь, что сама излучает их.

Иванов же, вернувшийся с войны, осиротелый душой, «не желая видеть и чувствовать», сам отталкивает переживание, которым был награжден и которое Ольга так и не отыскала. «Сын отечества, ему некогда жить по-дурацки», и в порыве ревности, отрешенный, он мчится по шпалам прочь, оставив багаж юности на перроне. И все бы ничего, если бы багаж не умел пить, есть, говорить – наконец, быть твоей кровинкой. Иванов, прежде чувствовавший «другую жизнь <…>, теперь внезапно коснулся ее обнажившимся сердцем», выбросил из вагона свой вещевой мешок и пустился в обратный путь – к счастливому прошлому.

Семен Евсеевич, ровно как и Аким, ступает в дома людей, где можно найти хоть немного счастья. «Можно, <…> я буду к вам в гости ходить, я у вас отогреюсь? <…> у меня вся душа продрогла, я хоть возле ваших детей посижу, а топить печь для меня не нужно».

Стариком Аким, возвратившийся в деревню, откуда ушел пятьдесят лет назад, встречает молодую Надю, образ которой открывает ему калитку в детство, «сияющие летние дни». В тихой ночи, проведенной у разваленного дома умерших родителей, он плачет во сне, оттого что столько лет упущено и что взору предстает все же незнакомая, иная жизнь, ставшая в людях выше, и робеет перед этой девушкой Надеждой.

Годы каплями падают в чашу нашей памяти. Первые стелются по дну, последующие разбрызгиваются по стенам сосуда, и с течением времени, оставляя только рябь на поверхности, они начинают тихо и бесследно погружаться в воду, меняют форму, цвет, консистенцию. Некоторые подолгу висят, и кажется, что не видать никому падения этих грузных капель.

Каждая толика постоянно увеличивающегося в объеме напитка разбавлена другой. Запустишь руку в чашу, чтобы зачерпнуть белого вина, или кисловатого сока клюквы, или, может, утреннего кофе, но уже не получится. Замешенная гамма живет в симбиозе с каждой каплей – они неотделимы.

«Опять надо жить!» - восклицает внутренний голос Ольги. Движение вперед, резкие повороты и возврат к начальной точке – герои малой прозы Платонова уходят, уезжают от прошлого. Потом – снова встречают его с распростертыми объятиями, чуть позже – пугаются, и, в конце концов, оказавшись на одном из витков ложно повторяющихся дней, осознают недостижимость вчерашнего. Перед нами - «смутная степь, холодеющая в ночи, - большая, грустная, но добрая и волшебная, как будущее время, ожидающее юность».

Комментариев нет:

Отправить комментарий