Отягченная простота

ТЕКСТ: Александра ВОЗДВИЖЕНСКАЯ

О романе Антона Уткина "Дорога в снегопад"

Нулевые года XXI века – предсказуемые и несправедливые – благополучно заканчиваются. Время подводить итоги – и неожиданно они оборачиваются для людей бессмысленной работой, одержимостью перед отпуском и наивной верой в то, что нравственные ориентиры еще не утеряны. Наиболее осязаемыми проблемы жизни становятся для старшего поколения – не настолько юного, чтобы бездельничать и откладывать все на потом, но и не настолько старого, чтобы говорить «в дни моей молодости». Сорокалетние, уставшие, претерпевшие и все еще ждущие – те, для кого время течет без смысла и дела. Не на что опереться, не от чего оттолкнуться. Только теплится надежда на то, что найдешь такого же, без пристанища, и зализывать раны вместе будет не так уж и грустно. Об этом и рассказывает Антон Уткин в последнем романе – «Дорога в снегопад».

Как всегда очень лиричное, название подводит к мысли, что снегопад этот не будет избавлением. Скорее, изгнанием из полуденного сна, в котором все ирреально и разобщено. Жертва времени, Алексей Фроянов, возвращаясь с Запада в родную Россию, окунается в оставленный много лет назад мир безответной любви и, как ни иронично, грубой и безответственной политической системы. Вступая в стремительно дряхлеющее государство, Алексей становится свидетелем и участником патовых ситуаций, в которых любое действие приносит ухудшение. Будь то попытка получить работу в научном университете или защитить невинную особу от навязчивых кавказцев. Всюду Алексей терпит крах, и пропади оно все пропадом – собирай вещи и уезжай обратно за холеный бугор, но не тут-то было. Любовь – сподвижница и грешница – держит, дразнит и пользуется несчастным ренегатом. Кира, возлюбленная из студенческих времен, только удваивает количество неудач и становится причиной одной из них.

Уильям Сароян на страницах "Опытов"

Дорогие читатели!

В связи с тем, что декабрь и январь на «Опытах» посвящен экранизированным книгам, мы выкладываем одну из повестей, которая до сих пор не была доступна в электронном виде. Произведение Уильяма Сарояна (американского прозаика армянского происхождения, автора известных книг «Похождения Весли Джексона» и «Человеческая комедия») называется «Что-то смешное. Серьезная повесть», написанная и опубликованная в журнале «Литературная Армения» от 1958 года (выпуски № 5-8). Она послужила основой для сценария фильма «Изгнание» (2007) режиссера Андрея Звягинцева и лишь отчасти была переписана. В некотором роде фильм и повесть составляют единое целое, артефакт, который не был бы таким ценным и полным без существования какого-либо из них.

С текстом вы можете ознакомиться, нажав на ссылку:

Уильям Сароян. "Что-то смешное. Серьезная повесть"

Приятного чтения!

Извлечение искусственного сердца

Начатый полет. Кадр из фильма "Потрошители"

+ прочитать рецензию
на  "Потрошителей" - экранизацию романа

Можно предположить, что книга зарождалась и зрела под влиянием фантастических фильмов и боевиков. «Грязное мамбо, или Потрошители» - это как если бы встретились «Терминатор», «Эквилибриум» и «Бегущий по лезвию». Обращенный в роман боевик в маске то ли утопии, то ли антиутопии с взлохмаченным париком из важных проблем современного общества. Чтобы не гнаться за аутентичностью, Эрик Гарсия придумал мир будущего, в котором людям доступно заменить любой орган на искусственный. Все, что душе угодно, - уши, сердце, печень, ЦНС, почки. Только душу самой последней модели купить нельзя. Эта незамысловатая идея и преследует читателя на протяжении всего романа, то уходя на задний план, то вновь выдвигаясь на первый.

Главный герой проходит долгий путь от водителя танка до потенциально гениального писателя. В списке его титулов также пятикратно разведенный холостяк, потрошитель высшего класса, никудышный отец, а потом и должник крупной фирмы по продаже искусственных органов. Переквалификация из охотника в жертву не прошла для бывшего «извлекателя искорганов» безболезненно: началась рефлексия, и он принялся набивать свои мысли на печатной машинке. Так и появилась книга «Грязное мамбо, или Потрошители».

Sick sad world

ТЕКСТ: Александра ВОЗДВИЖЕНСКАЯ

О романе Идилько фон Кюрти "Тариф на лунный свет"

Если хочешь, можешь прикидываться более грамотным,
чем ты есть на самом деле, но рано или поздно
правда все равно откроется.

Ильдико фон Кюрти, «Тариф на лунный свет»

Немецкая писательница и журналист Ильдико фон Кюрти в 1999 году выпустила первый и наиболее успешный роман «Тариф на лунный свет». Он возглавил список бестселлеров у нее на родине и завоевал любовь миллионов благодаря своей непосредственности и не сходящей на нет теме – нравственной эмансипации женщин. В 2004 году роман добрался и до относительно безразличной к этому России, где хоть и не был принят на ура, но в памяти особо буйной части женского населения отложился. За два года до появления перевода книги в России ее успел экранизировать соотечественник писательницы Ральф Хюттнер, благодаря чему стал известен (опять-таки, по большей части, в Германии) и ознаменовал свою двенадцатую работу массовым однодневным кино. В стране с едва ли не самым высоким уровнем жизни, где в каждом городе проживает по несколько известных личностей, где снимают Том Тыквер и Михаэль Ханеке и откуда привозят шедевры здравствующих Патрика Зюскинда и Эльфриды Елинек, творчество Ильдико фон Кюрти кажется серой кляксой, которая неискусно раскрашивает немецких женщин. Последние стали героями всех ее романов.

Переизданная неадекватность

ТЕКСТ: Александра ВОЗДВИЖЕНСКАЯ

О романе Джеймса Саллиса "Драйв"

В связи с выходом в свет фильма «Драйв» («Drive») на полках книжных магазинов снова появился роман Джеймса Саллиса, взятый за основу при написании сценария. Впервые он был издан в 2007 году тиражом в 6000 экземпляров, не раскупленным до сих пор. Чтобы не возвращаться к отголоскам безуспешного прошлого, издательство «Азбука» перекупило текст у «АСТ», изменило название «Гони!» на приближенное к исконному «Драйв» и добавило еще 7000 экземпляров, которые, впрочем, также с трудом раскупаются.

Первое издание «Драйва» не просто не произвело фурора – оно осталось незамеченным. Имя автора российскому читателю тоже незнакомо. Джеймс Саллис – американский писатель, автор серии книг о Лью Гриффине, которую к радости любителей качественного современного детектива еще не перевели. Знакомство с ним ограничили романом - или, скорее, повестью, - сюжет которого в значительной мере отличается от одноименного фильма.

«Драйв» начинается с рассказа о детских годах главного героя, Водителя, для которого они стали тяжким испытанием. Родители – вечно пьющий отец и его психически неуравновешенная пассия. В один из вечеров, во время ужина, мать невозмутимо убивает супруга на глазах у сына. Спустя много лет, когда единственного живого родственника заберут власти, а в жизни не останется ни одного близкого человека, из маленького мальчика вырастет гипертрофирофанный холерик. Он борется с внутренним «я», его одолевают вспышки ярости и частые меланхолические бессонницы. Первая, вторая, третья жертвы и встреча с собственной кровожадностью – все это обрисовано продолжительными флэшбеками, но на фоне остальных событий оказывается чересчур емким. Здесь краткость уже не сестра таланту. Книголюбы, зачитывающиеся подобного рода детективами и не придающие значения ничему, кроме сюжета, будут в восторге. Но если бы психология поведения Водителя была написана с заинтересованностью и терпением самого автора, то книга пришлась бы по душе большему количеству читателей. У Саллиса вышло увлекательное, но низкокачественное чтиво, о котором можно сказать только «удивительно, но книга хуже фильма».

Все дороги ведут в ром

Гилберт Кийт Честертон (автопортрет)

«Я боюсь, что ослов не запретят никогда»
Г.К. Честертон «Перелетный кабак»

Если бы не сатира, то жизнь людей в определенные периоды мировой истории была бы невыносима. Но если бы не жизнь – никакой сатиры не было бы, ведь даже самые гиперболизированные образы – лишь отражение реальности. По сути, произведения Гоголя, Рабле, Голсуорси, Сервантеса – задокументированная человеческая глупость. Глупость, с которой нам приходится сталкиваться повсеместно и ежедневно, в самых болезненных или же безобидных проявлениях, в руках писателей модернизируется до сатиры.

По произведениям Гиберта Кийта Честертона можно составить довольно точное представление о жизни писателя. Романы не страдают излишней автобиографичностью, но нередко «болеют» теми же увлечениями и взглядами, что и англичанин. В «Перелетном кабаке» мы встречаемся с журналистикой и живописью – ненавистью и любовью Честертона. Возможно, писатель не испытывал действительной лютой неприязни к газетному делу и своим товарищам по перу, однако это не помешало ему неоднократно и довольно едко отзываться о пишущей братии. В «Кабаке» он вывел журналиста мистера Гиббса многословным писакой, который рассказывает в статье обо всем, что не относится к теме. Само событие он, как правило, игнорирует. Кроме этого скромного недостатка, Гиббс слишком налегает на алкоголь. Правда, стараниями лорда Айвивуда такой шанс выпадает ему не очень часто.

Спиртное в романе служит своего рода лакмусовой бумажкой. Через отношение с крепкими напитками раскрываются не только характеры героев, но и политико-социальные коллизии. Главный конфликт «Перелетного табака» возникает по вине «больших», которые, как всегда, не заботятся о «маленьких».

Mr.Sandman, bring me a dream

Музыка для чтения:

_______________________________________________________________________

Автор комикса «Sandman», главный герой которого – плененный Песочный человек, он же Морфей, – известный английский писатель-фантаст Нил Гейман. Линейка (история включает в себя 75 выпусков) была закончена еще до «Звездной пыли», «Американских богов» и «Коралины», и те, кто следили за графической новеллой уже в девяностые годы, еще до выхода самых известных книг писателя прониклись к нему симпатией.

Морфей собственной персоной

Естественное и безобразное

О романе Кэндзабуро Оэ "Родственники жизни" ("Эхо небес")

Для того чтобы представить персонажа произведения в наиболее полном и законченном виде, автор прибегает к такому общеупотребительному приему, как столкновение характеров. Конфликт в романе воспринимается читателем как обычное явление, но по-иному взглянуть на него помогает стилистика и форма выражения текста. От того как мы объясним человеку что-либо, зависит его понимание, в данном случае, конфликта. Роман Кэндзабуро Оэ «Родственники жизни» (или «Эхо небес», 1989) преподносит факты в их естественной оболочке, не приукрашивая и не злоупотребляя умалчиванием.

Композиционно роман сильно отличается от других произведений Оэ. Передача действий и ощущений через разных людей, кассеты с аудиозаписями, письма, цитирование - вкупе это представляет собой заготовку, возможно – дневник, или журнал записей, но в гладкую, выложенную кирпичик за кирпичиком структуру романа текст не ложиться. Драматургический подход к формированию материала не в плане методики, а в плане формы превращается из живого лягушонка в тело животного, используемого для препарирования.

Поиски виновных

ТЕКСТ: Александра ВОЗДВИЖЕНСКАЯ

О Кэндзабуро Оэ

Ценители как восточной, так и европейской литературы читают известнейший «Футбол 1860» (1967), чуть более заядлые читатели знают еще и распространенные в 90-е в России романы «Объяли меня воды до души моей» (1973) и «Записки пинчраннера» (1976). Те, кто читал более четырех романов Кэндзабуро Оэ, скажут: он - не писатель; он эссеист. Все произведения этого японского лауреата Нобелевской премии по литературе - глобальное рассуждение о проблемах бытия, сущности жизни отдельно взятого человека. Стандартная схема «тезис-доказательство-(анти)тезис» - это композиционная основа всех его произведений, непоколебимая и точная, как и любая мысль, развиваемая в самых разных жанровых формах. Оэ – признанный мастер слова и слога, тем не менее не выходящий за границы стандартных представлений о языке японских писателей. Он поражает одновременно абсурдными и невероятно реальными сюжетами с притчевым оттенком. Классические в своей трагичности, душещипательные истории – это мизансцена чувств, ощущений, эмоций, за которыми следят такие надзиратели, как нравственность и болезнь. Книги Оэ пугают тем, с какой простотой эта мизансцена описывается.

Театр лжи

«То, что ты не можешь в любую минуту убежать от самого себя, – вот в чем ужас заточения»

Кобо Абэ, «Чужое лицо»

Кадр из фильма Хироси Тэсигахара "Чужое лицо" (1966)
Сценарий писал Кобо Абэ

 …Отличный по стилю и по содержанию, роман «Чужое лицо» - смысловое продолжение «Женщины в песках». Кобо Абэ вновь рассматривается окружающий мир, будто под лупой, но теперь он изучает не природу общества, пустыни и государства, а пытается заглянуть еще глубже в человека. В чем главная ложь?

Безымянный главный герой – брат-близнец Ники Дзюмпея из «Женщины в песках» - работает в химической лаборатории. После неудачного опыта его лицо обезображивают алые рубцы, и как залечить их - современная медицина еще не придумала. Ученому приходится прятать свои шрамы под бинтами, чем он пугает окружающих еще больше. Тогда-то у него и появляется коварный план – сделать новое лицо, чтобы обмануть общество.

Общество насекомых

«Сорвавшаяся с крючка рыба всегда кажется больше пойманной»

Кобо Абэ, «Женщина в песках»

Кадр из фильма Хироси Тэсигахара "Женщина в песках" (1964)
Сценарий писал Кобо Абэ

Пожалуй, самый известный роман японского писателя Кобо Абэ «Женщина в песках» наглядно демонстрирует особенности прозы этого автора. У Абэ есть ключевые моменты, темы и даже образы, которые кочуют из книги в книгу и, подобно пчелиным маткам, образуют вокруг себя новую колонию – вернее, роман.

«Женщина в песках» априори претендует на звание притчи, как любое произведение из загадочной страны Востока - Японии. Кобо Абэ почти оправдывает это ожидание, но в последний момент вырезает из романа ту часть, которая в притче отвечает за итоговую мораль. Японец создает кольцевое произведение: оно начинается с вопроса и этим же вопросом заканчивается после долгого и подробного изучения, которое ничего не дает, кроме мыслей, эмоций и желания продолжить поиски. Новое исследование, с немного смещенными акцентами, Абэ начинает в каждом следующем романе.

Философ-вивисектор

Японский писатель - Кобо Абэ

…в начале двадцатого века были прецеденты - ткнешь пальцем в писателя, а он оказывается практикующим или уже завершившим работу на лечебном поприще врачом. Начиная с пятидесятых годов, многие выпускники медицинских вузов почему-то передумали работать по профессии. После Второй Мировой войны изменились социальные условия, нужды и интересы общества, и почти за полвека до легендарного аргентинца, лидера революционного движения на Кубе, вектор развития личности изменил японский писатель Кобо Абэ (Абэ Кимифуса). Он не стал врачом, хотя окончил медицинский факультет Токийского императорского университета.

Не стал Кобо Абэ и лекарем человеческих душ. Как писатель Абэ скорее вивисектор, и, в первую очередь, японец препарирует себя. Линией разреза оказываются отношения между мужчиной и женщиной – ключевая для многих романов писателя тема. Из книги в книгу Кобо Абэ строит теории относительно поведения и мировоззрения слабого пола, но именно эти, кажущиеся верными, умозаключения в конце произведения неизбежно опровергаются столь же верными. Читатель превращается в Ники Дзюмпэя – героя самого известного романа японского писателя «Женщина в песках» - оказывается в ситуации постоянной борьбы с поступающей, сыплющейся в яму информацией. Когда роман подходит к концу, то эмоциональная и интеллектуальная борьба, изматывающая практически до физического зуда, остается внутри книги, а «песка» вокруг читателя столько же, сколько было вначале. Абэ почти не дает ответов, он выкапывает яму, на дне которой читатель может обнаружить капли живительной влаги. Каждый роман - это притча. В них прослеживаются влияния Кафки, Достоевского, Гоголя и других классиков мировой литературы.

Что с Россией будет, суждено ли ей выжить?

ТЕКСТ: Александра ВОЗДВИЖЕНСКАЯ

О романе А.Уткина "Крепость сомнения"

"История, как и любое прошлое, имело запахи: столетия пахли одеколонами и потом, заспиртованными гадами, горелым человеческим мясом, лавандой, и только античность оставалась целомудренно-обнаженной, пронизанной светом, и кровь, пролитая там и тогда, представлялась розовым вином, изящно разбавленным сильными руками, одинаково привыкшими к ручке заступа и древку родового копья".

Русская литература – «литература совести», как назвал ее сам Антон Уткин. О прошлом России, сокрушаясь и ностальгируя, он задумывается и рассуждает в последнем романе - «Крепость сомнения». Возвращаясь в начало прошлого столетия, писатель создает выдуманные характеры, живущие в времена настоящих событий. Время становится формой, в которую вписаны судьбы множества героев и еще больше – образов, запахов, ощущений. Персонажи романа, прорисованные скупо в действиях и щедро в мыслях о судьбе, о любви, наконец, об истории своих жизней и всей России, канувшей в лету, застревают каждый в собственной крепости. Особенно это хорошо чувствуется в образах Ильи и Тимофея, живущих в одной из временных плоскостей романа – в конце восьмидесятых и в начале девяностых. Герои другого времени, десятых-двадцатых годов двадцатого столетия, увязшие в Гражданской войне, только обозначают годы, немногословно откликаясь на происходящее. Они не анализируют события, они их только принимают, как данность. Люди девяностых, олицетворенные в двух однокашниках, анализом живут, им дышат: ни один разговор не остается без оценки, воспоминания, спора, конфликта.

...

«А откуда ты знаешь, кто ты?»

Этим вопросом задавались миллионы людей до «Соляриса» Станислава Лема. Польский писатель отвечает романом– «Ниоткуда». Однако, как и в случае с развитием соляристики (наука, изучающая живой Океан планеты Солярис: возникновение, структуру и развитие), одна гипотеза не является исчерпывающей. Еще при жизни, а потом и после смерти первооткрывателей и светочей (Станислав Лем умер в 2006 году) появляются новые специалисты, а вместе с ними и теории.

Рене Магритт, "Влюбленные", 1982

Одиноким одиноко

О рассказе Урсулы Ле Гуин «Одиночество» из сборника «День рождения мира»

Американский прозаик и критик Урсула Ле Гуин написала книгу о социализации людей. В рассказе «Одиночество» на планете Соро-11, как сказано в предисловии, «народ — выжившие, — как и во многих рассказах, выработал нестандартную систему отношений полов». Характеристика произведения очень точная: если взять, к примеру, наш современный мир, нетрудно будет выявить две тенденции во взаимоотношениях мужчины и женщины. Приверженцы первой - люди старшего поколения, зачастую стойких нравов, вступаются в опошлено открытом всему интимному мире за крепкие брачные союзы, подкрепленные если не штампом в паспорте, то, как минимум, символическим обручальным кольцом, серьезной дискуссией с «ветеранами отношений» и эфемерной клятвой друг другу в вечной любви, помощи и безотлагательном внимании. Второй «клан», второсортный, невыдержанный в дубовых бочках смирения, подобно грошовому коньяку, это молодые, осунувшиеся духом, с пубертатными представлениями о близости в самом широком смысле. Они редко выбиваются культурной прядью из пучка современного китча отношений. Достаточно объемный рассказ «Одиночество» - про вторых, ищущих «высочайшее напряжение чувств и отношений» путем в одночасье приобретенного опыта. Персонажи в произведении на удивление схожи, это большая редкость для Урсулы Ле Гуин, разбирающей завалы идеологий в любовных перипетиях, которых практически лишены люди планеты Соро-11. Слово «взаимоотношение» стерто из их памяти цивилизационным развитием. Разного возраста, но с одинаковым образованием и происхождением, население не живет, оно ежечасно проводит досуг. На такие мысли наталкивает неспешное, размеренно осмысленное повествование автора, который разжевывает все действия главной героини – Ясности – точно «для самых маленьких», придавая сюжету рассказа философичный оттенок обывательской притчи.

Роман-поиск; роман-исследование; «роман-женщина»

О романе Э.М.Ремарка "Гэм"

Спустя три года после выхода первого романа, Ремарк берется за перо, и на свет появляется «Гэм», написание которой датируется 1924-м годом। «Гэм» - это уже серьезный шаг вперед по сравнению с «Приютом грез». Хотя роман довольно странен: получилось этакое дамско-шпионское повествование на фоне калейдоскопической экзотики, попытка проникнуть в психологию свободной женщины, жаждущей любви, плюс – убийства, пленения, погони, а стиль уже другой, резкий, не похожий на предыдущее произведение. Местами он кажется тяжеловесным, местами – поэтичным, рассуждения героев практически всегда расплывчаты, что затрудняет внимательное чтение романа, но много также и отменных точных характеристик.

Ремарк пишет второй роман в Ганновере. При его жизни это произведение не публиковалось, сам писатель о нем никогда не высказывался. Рукопись была обнаружена в архиве Ремарка, что само по себе примечательно: в отличие от многих заметок литературного и личного характера, а также значительной части корреспонденции, он ее не уничтожил. Роман примечателен тем, что в нем возникают те основные мотивы в мироощущении героев, которые Ремарк будет постоянно варьировать в своих более поздних произведениях: одиночество, тщетность любви, фатализм гуманиста.

Книги – дети сознания

О романе Э.М.Ремарка "Приют грез"

Когда я уже почти не верил, что человек может быть добр к другому человеку, Вы написали мне очень теплое письмо। Я хранил его все годы среди тех немногих вещей, расстаться с которыми был просто не в силах. Оно служило мне утешением в дни продолжительных депрессий.

Э.М.Ремарк в письме к С.Цвейгу, 1920г.

Экскурс в жизнь

Фриц Херстемайер, оснабрюккский поэт и художник, которого Ремарк боготворил, умер в марте 1918-го года. Фриц умер молодым человеком - ему было всего тридцать шесть, однако для двадцатилетнего Эриха это был пожилой мужчина, умудренный опытом друг и наставник. Замысел первого романа родился у Ремарка именно тогда.

Херстемейер, художник, поэт, философ из Богемии, еще в предвоенные годы собрал вокруг себя в Оснабрюкке целую группу учеников, среди которых, наряду с Ремарком, был и будущий искусствовед Фридель Фордемберге из Кельна. Кружок на Либихштрассе, получивший название «Приют грез» или, как переводят немцы сами на русский язык, «Мансарда снов», ставил целью не только дискутировать об искусстве, но и разрабатывать художественные и философские взгляды на проблемы бытия.

Искусства смягчают нравы. (с) Овидий

Об Эрихе Марии Ремарке

Одна из причин, по которой творчество Ремарка мне так близко, это то, что он в юности был журналистом. Систематизированность его романов, последовательность изложения и четкая, редко изменчивая структурно-композиционная основа повествования – признак профессионального владения пером, которому Ремарк научился, посылая первые работы газеты «Друг Родины», «Шенхайт» и «Иллюстрированный спорт». Будучи еще не созревшим молодым журналистом, он хватался за действительность, перебирая ее мельчайшие детали и выливая на бумагу. Стремление к роскоши, о котором писали все, кто критиковал или возносил Ремарка – будь то полусладкое вино и насыщенные красные розы на столе вместо завтрака или роскошь и экстравагантность палат и одежд, - стало тоже своеобразным атрибутом его произведений; жаль, что эти атрибуты был перенесены со страниц книг в его жизнь: все же алкоголизм и дорогие костюмы сыграли свою роль в становлении писателя.

Эрих Пауль Ремарк (именно так нарекли его родители) за первые тринадцать лет менял отчий дом одиннадцать раз, а школу, в которой он стал учиться с шести лет, - трижды. Тоска по дорогим вещам и красивой жизни преследовала юного Ремарка все отрочество. Потом она отразится в ранних произведениях, и стремление к китчу всегда будет сопутствовать писателю.

Эрих Пауль сильно ревновал к умершему брату мать Марию, любовь к которой, в отличие от любви к отцу, буквально отпечатается у Ремарка в жизни: именно по причине безмерной любви к ней на свет родится второй Ремарк – Эрих Мария, сохранивший в качестве второго имени образ матери.

Одиночество, революция и люди

«Дванов заключил, что этот бог умен, только  живет  наоборот;

но  русский - это  человек двухстороннего действия: он может

жить и так и обратно и в обоих случаях остается цел».

А.Платонов, «Чевенгур»

Роман Андрея Платонова «Чевенгур» - это скала, карабкаясь на которую легко сорваться. Сорваться, потому что это очень прямолинейное произведение, при этом переполненное подчас парадоксальными образами. Образы вырастают не только из фигур повествования, но из свойственного писателю использования слова в непривычном, но понятном из контекста значении. В своей прямолинейности роман обнажает то, что многие авторы не могли вскрыть при помощи самых красивых и гладко сложенных образов – загадочную русскую душу во всей ее эклектичности и противоречии. Добрую, язвительную и несуразную.

«Душа, которая ищет счастье»

По повести А.П. Платонова «Джан»
«Джан» был написан после путешествия Платонова в Туркмению. Это – специфичное произведение, полное местного колорита, оно переносит прямо в степи и пустыни, где есть только ветер, необозримые горизонты да перекати-поле иногда скрашивает одиночество.

«Джан» отличается, скажем, от «Сокровенного человека», «Котлована», и других произведений Платонова, «классическим платоновским» его назвать нельзя. Идея все та же – человек, постоянно чего-то ищущий и вечно скитающийся («Джан - душа, которая ищет счастье»), но эта идея облечена в другую форму. Здесь показана абсолютно другая культура, другой для жителя средней полосы мир – мир пустыни. Показана сложная судьба кочующих и вымирающих малых народов. С одной стороны, события и атмосфера очень реалистичны, с другой – в них намного больше приключенческого, граничащего со сказкой. В отличие от большинства других произведений Платонова, «Джан» - действительно интересное, увлекательное чтение.

Дитя социализма

По повести Платонова "Котлован"

«Я мог бы выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность»

Есть два вида писателей: песок и галька. Читать Платонова, все равно что идти босиком по гальке – неприятно и все время спотыкаешься, поэтому приходится делать это осторожно, внимательно глядя под ноги. Равнодушным, как вы понимаете, при таком чтении остаться невозможно – не тот это писатель, которого можно проглотить на одном дыхании, а закрыв книгу, понять, что уже ничего не помнишь. Бродский назвал язык Платонова «языком эпохи». Если это - язык эпохи, то в такую эпоху мне не хотелось бы жить.

Копать. Копать. Копать. Чем глубже котлован, тем выше будет дом, в котором поселятся новые поколения. Поэтому рабочие должны копать. Но каждый взмах лопатой закапывает их собственные жизни все глубже в грунт. Каждый взмах отнимает у них частичку силы, частичку здоровья, частичку жизни, которая и так не принадлежит им. Но кто будет жить в этом доме, если все фанатично увлечены строительством? Кто воспитает новое поколение?

О "природных дураках" и "нарождающемся социализме"

По рассказу А.П. Платонова «Сокровенный человек»

Первые строки рассказа дают нелицеприятную характеристику главному герою: «Фома Пухов не одарен чувствительностью: он на гробе жены вареную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия хозяйки». Однако далее его внутреннее, «сокровенное» «Я» раскрывается, причем Пухов зачастую сам напрашивается на «раскрытие», говорит о своих жизненных принципах вовремя и не очень – в советское-то время, когда надо было скорее уметь молчать, чем говорить. Но Пухову все сходит с рук – и когда он нагрубит начальству, и когда «красное словцо» о партии пропустит, и даже когда из-за его глупой идеи погибают люди. За последнее его лишь признали «неблагонадежным» да заставили ходить на курсы политграмоты. Но Пухов даже их игнорирует, мотивируя отказ так: «Ученье мозги пачкает, а я хочу свежим жить!».

В разговоре с комиссаром Пухов тоже особо не церемонится:

- Если ты завтра не пустишь машину, я тебя в море без корабля пущу, копуша, черт!

- Ладно, я пущу эту сволочь, только в море остановлю, когда ты на корабле будешь! Копайся сам тогда, фулюган! – ответил как следует Пухов.

«Хотел тогда комиссар пристрелить Пухова, но сообразил, что без механика – плохая война». 

«Тревога и грусть перед жизнью»

О рассказах А.Платонова «Возвращение», «На заре туманной юности», «Свет жизни»

«В глубине нашей памяти сохраняются сновидения и действительность; и спустя время уже нельзя бывает отличить, что явилось некогда вправду и что приснилось – особенно если прошли долгие годы и воспоминание уходит в детство, в далекий свет первоначальной жизни। В этой памяти детства давно минувший мир существует неизменно и бессмертно…»

Будто Геба кружит над головой. Воспоминание лежит на блюдечке на расстоянии вытянутой руки, и горько оттого, что никогда до него не дотянешься. Не для перемены, а ради воскрешения образа однажды любимого дома, поля или чувства. При сближении с прошлым картинка удаляется, точно во сне. И предстает перед взором бесконечно длинная «тихая ночь детства, населенная еле видимыми, неизвестными существами, от которых все люди спрятались домой и заперли двери на железо».

Появляется страх – по причине превратности жизни. Избавиться от него помогает только любовь, «происходящая из нужды и тоски; если бы человек ни в чем не нуждался и не тосковал, он никогда не полюбил бы другого человека».

«Меня кормить не надо»

Об Андрее Платонове

Андрей пришел к нам в дом такой крепкий, ладный, но у него какой-то особый вид был, не как у всех.

В.А.Трошкина, «Рука об руку»

Пожалуй, этот и есть самая верная, чистая, несомненная характеристика и творчества Андрея Платоновича. Образ работяги, на котором «всегда была гимнастерка, вечно засаленная, потому что он постоянно возился с какими-то механизмами» то на железной дороге, то в тесных семейных комнатах, в журналистике, социальной антиутопии и человеческом сознании вообще. Он «все время старался что-то делать для людей, но возможностей не хватало».

Еще совсем юный, Андрей поддерживал семью всеми путями, а о той помощи, что не получалась, мечтательно рассуждал в повестях и рассказах («Пускай дома хлеба больше останется, тогда мать с отцом наедятся получше и братья с сестрой»). Исчезнуть – значит, помочь, будто и не было в семье «лишнего» сына, или же инстинктивный альтруизм, рефлексия на бесхлебные времена - а как неосознанно для героев звучат эти взрослые, мудрые слова, порой жесткие, обрезающие голод на корню («Поесть все можно, а мне хватит»).

Скорописной печатной машиной он создавал наиболее значимые произведения не более, чем за полгода, повести – за пару недель, а рождение рассказа укладывалось и того в день-другой. Участие в дискуссиях, советы, споры не были его коньком – как тихий гений, озаренный реальностью, Платонов брал плохо заточенный карандаш и давал течение мысли на желтой, помятой бумаге, чем не имели возможности довольствоваться Толстой и Эренбург. А утром – служба.

Отличительная особенность воззрений Платонова – непозволительность писать о том, что не пережито, не увидено. К примеру, работа Андрея Платоновича помощником машиниста паровоза оставила существенный отпечаток чуть ли не в каждом произведении. Здесь важно уже не то, как говорил о себе сам писатель – «Я человек технический», - а видение мира, ускользающего из-под колес тарахтящего поезда («Поезд тронулся и тихо поехал через станционные стрелки в пустые осенние поля. Иванов взялся за поручни вагона и смотрел из тамбура за домики, здания, сараи, на пожарную палату города, бывшего ему родным»).

Человек и положение

Что общего между космосом и литературой? Кроме того что нельзя качественно и объективно объять ни то, ни другое, сходство заключается в обилии звезд (в кавычках и без). Практически каждый день отмечен рождением знаменитого поэта или прозаика.

Открытие коллективного бессознательного блога о литературе, озаглавленного в честь новаторского труда Монтеня, приурочено ко дню рождения Бориса Леонидовича Пастернака. Почему не к дате гибели «нашего всего» - А.С. Пушкина? Во-первых, рождение должно сопровождать рождение, противясь закономерностям природы. Во-вторых, деятельность наполовину опального и наполовину оцененного по заслугам при жизни нобелевского лауреата соответствует концепции сайта.

Пример Пастернака воодушевляет, как красота погибшей звезды: семьдесят лет на фоне двух Мировых войн и такого же количества революций; спектр режимов разной степени тоталитарности: от Николая II до Брежнева; признание лучшим поэтом и практически сразу - жестокая травля со стороны тех, кто еще недавно признавался в любви. Почему Пастернак не «лег виском на пулю», как Маяковский, - не понятно для биологического вида, судящего о современниках по принципу «сегодня умрешь, завтра скажут - поэт». О способности Бориса Пастернака чувствовать себя наиболее комфортно в тяжелые для него или страны дни, месяцы и годы можно прочесть в воспоминаниях о жизни поэта, в частности, это один из центральных мотивов  подробной биографии Пастернака, написанной Дмитрием Быковым в серии «ЖЗЛ».

Чтобы в панегирике Пастернаку нашлись хоть пара строк, описывающих концепцию блога и её связь с фигурой классика, приведу высказывание находившегося в тяжелом состоянии поэта. За три дня до смерти он сказал:

«Жизнь была хорошая. Если она продлится, я посвящу её борьбе с пошлостью. В мировой литературе и у нас. Очень много пошлости. Пишут обо всем не теми словами».